По местам боёв,рассказ. В нем есть всё и прошлое и настоящее и подвиг и долг.. Случайно или же неслучайно, но праздник святого Георгия Победоносца всего на три дня предварил День Победы. Что позволяет тем, кто этого хочет, объединить оба праздника. Прихожане храма иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радости», что на улице Шпалерной в граде Санкт-Петербурге, так и поступают. Вот уже девятый раз они совершают в эти дни Георгиевский крестный ход по местам боев. Строго говоря, это даже не крестный ход, а малое паломничество по святым местам. Святым как в узкоцерковном смысле, ибо здесь к небу вознеслись души десятков тысяч мучеников войны, так и в самом широком, общегосударственном и общечеловеческом. Здесь коса смерти вдребезги разбилась о камень несгибаемого патриотизма, здесь обломали рога нацистскому богу — лжецу, клятвопреступнику и человекоубийце от начала, по призванию и по жизни. Протоиерей Вячеслав Харинов, организовавший этот крестный ход, известен в питерских церковных кругах как священник, чьей особой заботой является память о войне. Он тесно связан с поисковым движением, в храме на Шпалерной существует небольшой музей найденных поисковиками реликвий войны. Первое, что видит любой вошедший в притвор храма, — фотографии, снятые в поисковых лагерях на Синявинских высотах, на Невском плацдарме, фото героев Великой Отечественной, таких как батальонный комиссар Щуров… Когда областные власти вознамерились устроить в Мгинском лесничестве, на костях павших воинов, мусорный полигон, отец Вячеслав был одним из тех, кто не дал совершиться святотатству. И в то же время его имя связывается с немецким военным кладбищем в Сологубовке, существования которого до сих пор не могут принять многие жители города, даже понимая, что германский бог был далеко не с каждым германским солдатом. …В 8.30 утра на шести автобусах и двадцати автомобилях (с каждым годом народу все больше) крестный ход отправляется в дорогу. Первая остановка на пути — Невский пятачок. Это плацдарм на левом берегу Невы размерами 800 метров на 2 километра, приберегаемый командованием для попытки прорыва блокады и блокирующий проходящее возле самого берега шоссе Шлиссельбург—Ленинград. Наши части удерживали его с небольшим перерывом с сентября 1941-го по 1943 год. Но самые трагические страницы истории этого клочка земли связаны с первым военным годом, когда кровавая мясорубка войны перемолола здесь 50 тыс. человек. В земле плацдарма до сих пор больше железа, чем самой земли. Еще осенью 1941 года здесь стояла деревня Московская Дубровка, шумели сосны. К весне не осталось ни домов, ни деревьев — только изрытая взрывами земля да брустверы, сложенные из мертвых тел. Тем не менее плацдарм держался до конца апреля 1942 года — к тому времени на нем насчитывалось около 500 солдат 330-го стрелкового полка. Но когда по Неве пошли тяжелые льдины, отрезав наших бойцов от правого берега, немцы перешли в наступление. Им удалось рассечь плацдарм на несколько частей. Последние защитники выложили на берег кусок белой ткани с одним лишь словом: «Помогите!» На правом берегу все видели и ничего не могли сделать — не позволял ледоход. Последним руководителем обороны пятачка стал тот самый батальонный комиссар Щуров, начальник политотдела 86-й стрелковой дивизии. Раненный осколками в позвоночник, он лежал в КП 330-го полка. Когда стало ясно, что надеяться не на что, оставшиеся в блиндаже командиры заложили дверь крест-накрест двумя винтовками и застрелились. Поисковики долго искали «щуровский блиндаж» — и наконец отыскали. Там были останки нескольких мужчин и одной женщины с длинными косами, в морском бушлате. Кто она такая, так и не удалось установить. В кармане бушлата нашли лишь флакон духов «Красная Москва». Теперь на месте плацдарма мемориал «Невский пятачок». Он похож на Пискаревское кладбище — огромные братские могилы, плиты с именами тех, кого удалось установить, редкие фото, что же до остальных… «Имена их Ты, Господи, веси…» По обеим сторонам главной аллеи, по которой идет Крестный ход, — поклонные камни от братских республик и других городов, жители которых воевали на плацдарме. Панихиду служили у солдатских могил, молебен — у Поклонного креста, всего в нескольких метрах от «щуровского блиндажа». …Второй пункт маршрута — Синявинские высоты, где воинское братское кладбище наряду с Невским плацдармом может считаться второй областной Пискаревкой... Немцы, захватившие эти господствующие над местностью холмы еще в сентябре 1941 года, создали здесь систему оборонительных сооружений и обстреливали отсюда Дорогу жизни. Жестокие бои шли под высотами до самого января 1944 года, когда врага окончательно погнали из-под Ленинграда. На кладбище лежат в том числе и солдаты из печально известного 18-го квадрата Мгинского лесничества, где в ходе неудачной Синявинской операции в сентябре 1942 года немцы отрезали от своих и перемололи артиллерийским огнем 40 тыс. наших солдат. Как поется в песне «Георгиевская ленточка»: «Откопай меня скорей, умоляю снова. Я Моршанников Сергей, родом из-под Пскова. Адресок мой передай в родную сторонку — Восемнадцатый квадрат, черная воронка». Здесь в тот день была не только панихида, как обычно, но и захоронение останков наших воинов. К 7 мая поисковые отряды откопали или, как у них говорят, подняли в этих местах из «черных воронок» 811 человек. Под пение «Со святыми упокой» количество братских могил увеличилось еще на одну. Поисковикам удалось установить 15 имен, что касается остальных… «Имена их Ты, Господи, веси…» — Отец Вячеслав, но ведь среди убитых не только православные, там есть и мусульмане, и евреи, а больше всего, наверное, безбожников. А вы провожаете их всех в последний путь по православному обряду. Уместно ли это? Уместно. Смерть за «други своя», за веру, народ и Отечество освящает исход человека из этой жизни. Можно даже без особой натяжки назвать эту смерть святой. Среди прославленных в лике мучеников ранней христианской церкви есть не успевшие принять крещение, но при кончине исповедовавшие Христа до самой смерти — они считаются крещеными в крови собственных мучений. Так же и про павших за Родину солдат можно сказать, что они крестились в собственной крови. Что же касается иноверцев, то я никогда не против, чтобы над убитыми совершались молитвы тех конфессий, к которым принадлежали солдаты. Я сам инициировал приглашение муфтия нашей мечети, когда мы провожали в последний путь экипаж самолета, где командиром был татарин, а стрелком-радистом — русский. Мы молились вместе с армянскими священнослужителями о павших солдатах — русских и армянах, на моей памяти — молитва, которую возносил раввин на местах боев. — А безбожники? — Мы считаем, что эти солдаты приняты за свою смерть в лоно церкви, заслужили спасение и не находятся за оградой наших молитв. В окопах неверующих не бывает. Вера — залог Победы… …И, наконец, последний пункт маршрута — деревня Сологубовка, еще один приход отца Вячеслава. Красивая ухоженная церковь посреди ухоженного участка, множество народу, а рядом, за символическим заборчиком, — ровное поле с вертикально стоящими гранитными плитами. Пустое поле, безлюдное. Это немецкое воинское кладбище, с существованием которого многим у нас и сейчас трудно смириться. Особенно тем, кто знает, в память какого события стоит в Парке Мира скульптура женщины с ребенком. Это память об Ульяне Финагиной, жительнице Сологубовки, матери четверых детей, расстрелянной немцами за то, что не выдала спрятанного ею дома красноармейца, оказавшегося предателем-провокатором... Скульптура немецкой художницы Ильзы фон Ляйстнер стала памятником трагических жертв войны — русской женщины и ее девятимесячной дочери. Старшие мальчики до последнего носили арестованной матери сестренку — кормить. В последний раз она покормила дочь непосредственно перед расстрелом. Мальчики выжили, а девочка скончалась через несколько дней. Подослать к женщине-матери провокатора, а потом ее же казнить за подвиг милосердия… Люди, которые творят такое, — да люди ли они вообще? Как можно хоронить их и писать на надгробных плитах их имена? — Отец Вячеслав, никто не против того, чтобы предавать земле тела врагов. Этого требует древний воинский кодекс. Но разве немцы соблюдали кодексы на этой войне? Как можно простить то, что они творили на нашей земле? — Видите ли, это одно из семи дел христианской милости внешней — предать усопшего земле, кто бы он ни был. Это относится к основам христианской этики, является критерием — христиане живут на той или иной территории или не христиане. Судить мертвых бессмысленно. Мертвые срама не имут, они подлежат суду Божьему. Немецкое кладбище — это не почитание и не прославление германской армии. Мы просто прах отдаем праху. У этого кладбища строгий регламент: там запрещены всякие памятники, романтизирующие германскую армию, запрещены даже обозначения, где кто лежит, — только список имен на гранитных плитах. Я думала, вы скажете, что немцы были разными… — Немцы были разными. Немецкий унтер-офицер Вольфганг Буф погиб, спасая жизнь нашему раненому офицеру. Он оставил дневник, где ясно написал, что ценности нацизма никогда не были ценностями немецкого народа, что немецкий народ веками воспитывался на ценностях христианских. И потом, нельзя возлагать вину только на немцев. Знаете ли вы, например, что среди членов айнзатцкоманд, карателей было много фламандцев? 25 тыс. их воевали за нацистскую Германию, предав собственные страну и народ. На их могиле написано: «Мы не знаем ваших имен, но вы не забыты». Но это ложь. Этих людей забыли все — их страна, их народ, даже семьи вычеркнули их из своей памяти. А вот имена их мы прекрасно знаем… — И прекрасно помним их деяния. — Память состоит не только из приятных вещей, в этом ловушка памяти. Да, в устройстве таких кладбищ есть момент неудобства — не только для нас, но и для немцев, которые приезжают и скорбят не только о смерти своих близких, но и о том, что эти люди натворили. Тем, что мы на это идем, мы показываем свое великодушие, умение прощать. Без умения простить мы не сможем принять раскаяния и в конечном итоге не получим покаяния. Георгиевский крестный ход завершился братской праздничной трапезой на приходе Успенского храма. Устроена она была попечением Свято-Георгиевского сестричества, духовником и организатором которого тоже является отец Вячеслав. Сестры участвуют во всех акциях памяти защитников Отечества, ухаживают за солдатскими могилами, ведут архивный поиск пропавших без вести, молятся о не вернувшихся с войны сынах России. — Можно возлагать ответственность за увековечивание памяти защитников Отечества на государство, чиновников,министерства, армию… — говорит отец Вячеслав. Но выигранная война — всегда война народная и священная. Поэтому именно общественность и церковь оказываются главными совершителями этой памяти, памяти «вечной», которая учит любви к Родине на любви к «отеческим гробам». Георгиевский крестный ход стал частью этой хранимой благодарной Россией вечной памяти о подвиге защитников Отечества… Е.Прудникова.
